Моей коллеге часто звонил на работу шестилетний сын, произнося неизменное: «Таня есть?» Мама млела от счастья, она считала, что я «многого не понимаю» - тогда у меня не было своих детей. Мне же и тогда казалось, и сейчас, когда у меня двое, кажется: если «малыш» вырос настолько, чтобы выучить и самостоятельно набрать телефонный номер, то и поздороваться с тем, кто поднимает трубку, он вполне в состоянии. Многие взрослые моего мнения не разделяют: собственные дети кажутся несмышленышами.

***
Стайка шестиклассников - одноклассников дочери, хором поздоровавшись, двинулась к выходу со школьного двора. Обычная подростковая возня, взрыв смеха и вдруг - заливистый, далеко разносящийся, произносимый без запинки и смущения - омерзительный мат. Исполненная звонким мальчишеским голосом тирада сама по себе не удивила бы, хотя привыкнуть к «современным языковым нормам» мне не удается. Удивил автор: я его узнала.

Почти ежедневно взрослый женский голос просит к телефону мою дочь. Это мама или бабушка того самого мальчика. Они так и представляются: «Мама… бабушка…» Звонят всегда по одному и тому же вопросу: узнать, что задано. Их внук и сын никогда не делает этого сам - он очень стесняется. Хм, оказывается, это чувство может быть избирательным. Мама с бабушкой не в курсе, что ребенок вырос, о чем свидетельствует владение ненормативной лексикой? Или они не научили его, чего действительно надо стесняться? К слову, бабушка не только записывает уроки - она подробно информирована, что именно, по какому предмету и когда проходили в классе.

***
Этот же мальчик и его такой же безбашенный приятель давно не дают прохода однокласснице - прозрачной, болезненной и не очень умной девочке. А барышня, дабы оправдать свои скромные успехи в учебе, с удовольствием докладывает о притеснениях маме. Та же, принимая все на веру, убеждена: двадцать восемь одноклассников шестой год ходят в школу только затем, чтобы отравить существование ее дочери. Но в тот раз девочку никто и пальцем не тронул - она сама споткнулась и жестко приземлилась на колени. К несчастью, рядом оказались два ее преследователя. Видевшие всё одноклассники готовы поклясться: несчастный случай. Но мать и разбираться не стала. Синяки («побои!») еще до окончания уроков были зафиксированы в травмопункте. Медики сообщили об инциденте в милицию. Однако на учет в ней поставили только одного - того, который не «внук». За нашего же отрока вступилась бабушка, заявившая в отделении: «Ребенка вам не отдам!» И не отдала. Тот получил возможность безнаказанно «стесняться» дальше.

***
Моя подруга овдовела, едва справив сорокалетие, - муж был немного старше. Без отца осталась их восьмилетняя дочь - единственный, поздний, горячо любимый ребенок покойного.

На девятый день самые близкие родственники и друзья дома рассаживались за поминальным столом. Блюдя традиции, переговаривались полушепотом, а из включенного в соседней комнате магнитофона неслась какая-то жизнерадостная песенка. К столу девочку не позвали - «она ничего этого не ест». Возможно, действительно не стоило погружать ребенка в общее семейное горе, чтобы не спровоцировать нервный срыв. Но в результате таких крайне скорбных событий атмосфера в доме непременно меняется, и не чувствовать, что произошло что-то ужасное, из ряда вон выходящее, не реагировать на общее горе, ребенок школьного возраста просто не может!

Вдруг мелодия стала громче. Подпевая и катя по полу какую-то машинку, в комнату вбежала девочка, осиротевшая меньше двух недель назад. Ее безмятежного настроения не испортило ничто - ни напряженно повисшая тишина (ребенок ее попросту не услышал), ни необычное поведение взрослых (поминки, к счастью, не каждый день случаются). Не отреагировали и старшие родственники - ни мать, ни бабушка. Восьмилетний ребенок кажется им столь неразумным, что указывать на неуместность искрометного веселья у поминального стола им кажется неправильным? Прояснить этот вопрос не удалось - девочка, набив рот конфетами, вприпрыжку удалилась в недра квартиры.

***
С университетской подругой мы не виделись почти два десятка лет. Для таких встреч обычны шум, гам, неразбериха… Однако шестилетний сын моей однокурсницы даже в этой атмосфере всеобщего перевозбуждения обращал на себя внимание. То он залился истеричными слезами у мигнувшего экрана компьютера. То напал на моего девятилетнего сына: с трудом дотягиваясь, стал дергать его за волосы, измазал лицо и футболку раздавленной клубникой и с восторгом кричал: «Вот теперь тебя надо в поликлинику отвести!». То, выскочив голяком из парилки, отправился бродить по дачному участку, не смущаясь присутствием множества малознакомых людей и никак не реагируя на предложения одеться…

В два года этому мальчику ставили диагноз «аутизм». Впоследствии оказалось: с ребенком можно и нужно заниматься особым образом. Этим и занялась большая и дружная семья. Успехи огромны. Всего год назад (в пять лет) необычный малыш практически не разговаривал, особенно с посторонними, а сейчас не просто выбежал к калитке встречать гостей - поздоровался первым! Иногда он ведет себя, как трехлетний, а порой - в каких-то очень особых случаях - и десятилетнего за пояс заткнет. Что с этим ребенком будет еще через год, никто не знает, - пока все просто стараются радоваться достигнутому. Мальчика очень любят и спокойно объясняют, что он делает неправильно и как надо поступить …

Сочувствовать родителям, как это ни странно, не хочется - этот ребенок не запущенный, не распущенный и не невоспитанный, странности его поведения объясняются медицинскими причинами. А вот ко всем остальным детям, о которых здесь шла речь, у врачей, как говорится, претензий нет - они посещают обычные школы, их поведение не удивляет ни учителей, ни родителей. Просто они еще ма-аленькие!